Анютины глазки.
(из книги Н.Золотницкого "Цветы в легендах и преданиях",1913 г.)
Откуда взялось русское название этого цветка — достоверно не известно. Правда, некоторые красивые сорта его действительно несколько походят как бы на глаз, но это большею частью уже крупные, усовершенствованные культурой сорта, тогда как интересующее нас растение — тот простой, скромный цветочек, который растет на пашнях, а иногда и около домов, на огородной земле в деревне.
Немцы его называют мачехой (Stiefmuetterchen), объясняя это название следующим образом.
Нижний, самый крупный, самый красиво испещренный лепесток представляет собой расфранченную мачеху, два находящихся повыше, не менее красиво окрашенные лепестка — ее родных дочерей, а два самых верхних беленьких, как бы полинявших, с лиловатым оттенком лепестка — ее бедно одетых падчериц. Предание говорит, что прежде мачеха находилась наверху, а бедные падчерицы внизу, но Господь сжалился над бедными забитыми и заброшенными девочками и повернул цветок, причем злой мачехе дал шпорец, а ее дочерям — ненавистные им усики.
По мнению других, анютины глазки изображают лицо, что и действительно, если хотите, верно, сердитой мачехи.
В самом деле, есть цветки, рожицы которых выглядят как-то зло, так что, пожалуй, можно принять их, согласно сказке, за лицо какой-то злой женщины.
Третьи же, видя в них также лицо, не видят в его выражении ничего злого, а просто только любопытство и рассказывают, что оно принадлежит одной женщине, которая, будто, была превращена в этот цветок за то, что из любопытства заглядывала туда, куда ей было запрещено.
Как бы в подтверждение этого рассказывается еще такая легенда об их появлении на земле.
Однажды, говорит легенда, Венера вздумала купаться в одном отдаленном гроте, куда не мог проникнуть ни один глаз человеческий, и купалась долгое время.
Но вдруг слышит шорох и видит, что несколько смертных смотрят на нее...
Тогда, прийдя в неописуемый гнев, она взывает к Зевсу и умоляет наказать дерзновенных.
Зевс внемлет ее мольбе и хочет покарать их смертью, но потом смягчается и превращает их в анютины глазки, роспись которых выражает послужившее им гибелью любопытство и удивление.
Греки называли этот цветок цветком Юпитера, и о происхождении его существовала у них такая легенда.
Однажды Громовержец, соскучившись сидеть на своем троне из облаков, задумал разнообразия ради спуститься на землю. Чтобы не быть узнанным, он принял вид пастушка и взял с собою прелестную белую овечку, которую вел на веревочке. Дойдя до Аргивских полей, он увидел массу стремившегося в храм Юноны народа и машинально последовал за ним. Тут как раз совершала жертвоприношение знаменитая в Греции красавица Ио, дочь царя Иноха. Обвороженный ее необычайной красотой Юпитер забыл о своем божественном происхождении и, положив к ее ногам приведенную им с собой прелестную белую овечку, открылся ей в любви своей.
Гордая, неприступная, отказавшая домогательствам всех земных царей Ио не могла противостоять чарам Громовержца и увлеклась им. Влюбленные видались обыкновенно только в ночной тиши и под строжайшим секретом, но ревнивая Юнона разузнала скоро об этой связи, и Юпитер, чтобы спасти бедную Ио от гнева своей супруги, принужден был превратить ее в чудную белоснежную корову.
Но это укрывшее от гнева и злобы Юноны превращение Ио сделалось для нее величайшим несчастьем. Узнав о таком ужасном превращении, она начала горько рыдать, и жалобные вопли ее раздавались, как коровий рев. Она хотела поднять руки к небу, чтобы упросить бессмертных возвратить ей прежний образ, но превратившиеся в ноги руки не слушались ее. Печально бродила она среди своих сестер, и никто не узнавал ее. Правда, отец ласкал ее по временам как прекрасное животное и давал ей сочных листьев, которые срывал с ближайшего куста, но напрасно лизала она ему с благодарностью руки, напрасно проливала слезы — он также не узнавал ее.
Тогда ей пришла на ум счастливая мысль: она задумала о своем несчастье написать. И вот однажды, когда отец кормил ее, она начала ногами вычерчивать на песке буквы. Эти странные движения обратили на себя его внимание, он начал всматриваться в написанное на песке и, к ужасу своему, узнал несчастную участь своей дорогой красавицы-дочери, которую он считал давно погибшей.
«О, я несчастный! — воскликнул он, цепляясь за ее шею и обнимая ее морду. — Вот в каком ужасном виде я нахожу тебя, дорогое, бесценное дитя мое, тебя, которую я так долго и тщетно везде искал. Ища тебя напрасно всюду, я тяжело страдал, но найдя, — в десять раз больше. Бедное, бедное дитятко, ты даже не можешь промолвить мне хоть одно слово в утешение, вместо слов у тебя вырываются из наболевшей души только дикие звуки!»
Несчастные дочь и отец были неутешны. И вот тогда-то, чтобы хотя несколько смягчить ужасную участь Ио, земля по приказанию Юпитера вырастила как приятный, лакомый для нее корм наш цветок, который вследствие этого и получил у греков название цветка Юпитера и символически изображал краснеющую и бледнеющую девичью стыдливость.
У римлян об анютиных глазках мы никаких сведений не встречаем, но в средние века они начинают играть роль в христианском мире и получают название цветка св. Троицы.
По словам Клузиуса, средневековые христиане видели в темном, находящемся посредине цветка пятне треугольник и сравнивали его со всевидящим оком, а в окружающих его разводах — идущее от него сияние. Треугольник изображал, по их мнению, три лица св. Троицы, берущие свое начало из всевидящего ока — Бога Отца.
Вообще цветок этот в средние века был окружен таинственностью, и в одном из монастырей траппистов можно было видеть на стене громадное изображение его с мертвой головой в центре и надписью: «memento mori» (помни о смерти). Быть может, белые анютины глазки потому и считают в Северной Франции символом смерти, никогда никому не дарят и не делают из них букетов.
С другой стороны, они служили влюбленным символом верности, и было в обычае дарить друг другу свои портреты, помещенные в увеличенном изображении этого цветка.
Таким же значением пользуется он и в наше время в Польше, где его зовут «братки» и дают на память лишь в знак очень большого расположения. Как говорят, такой цветок молодая девушка дает там на память только своему жениху.
Анютиным глазкам с древних времен приписывается еще свойство привораживать любовь.
Для этого лицу, которое хотели приворожить, надо было только во время сна брызнуть на веки сока этих цветков и затем придти встать перед ним как раз в то время, как он проснется.
Современные же французские крестьянские девушки, чтобы привлечь к себе чью-либо любовь и узнать, где живет их суженый, вертят цветок за цветоножку, приговаривая: «Думай хорошенько: в той стороне, где ты остановишься — будет и мой суженый».
С XVI столетия анютины глазки получают всеобщее название pensée — мысль, дума, но откуда оно взялось и по какому поводу было дано — неизвестно. Известно только, что впервые оно появилось в Брабанте. Есть предположение, что оно персидского происхождения, так как будто нигде на свете этот цветок не пользовался такой любовью, как в Персии, где для него существует даже гораздо более ласкательных имен, чем для обожаемой там всеми розы.
Немецкий же ботаник Штерне предполагает, что оно происходит оттого, что семенная коробочка того цветка походит несколько на череп — место помещения мозга и мысли.
Цветы эти посылаются в Англии влюбленными в Валентинов день (14-го февраля), когда все чувства, скрываемые целый год, получают право вылиться на бумаге, и рассылаются по адресу тех лиц, которым предназначаются.
В этот день, как говорят, пишется здесь более писем с объяснениями в любви, чем на всем земном шаре.
Теперь, прикрываясь анонимом как маской, даже девушки решаются открыть свое сердце, свои помышления тому, кого любили до сих пор только втайне, а молодые люди ждут этого дня, чтобы предложить руку и сердце своим избранницам.
Иногда посылается просто засушенный цветок с именем. Этого уже достаточно — все понятно.
Вот почему кроме названия pansy, соответствующего французскому слову pensée, его называют в Англии еще «Hearts ease» — «сердечным успокоением», «сердечной радостью», так как действительно, выражая без слов желание и мысль того, кто его посылает, он служит успокоителем его чувств.
Французское название этого цветка дало также повод Людовику XV при возведении в дворянское достоинство столь прославленного в его время экономиста и врача Кене поместить ему в герб три pensée с надписью: «глубокому мыслителю».
Однако все, что мы до сих пор говорили, касается не тех бархатистых чудных Анютиных глазок, которые мы встречаем в наших садах, а скромных желтеньких и лиловых диких их предков.
Первая попытка сделать их садовыми цветами относится ко времени знаменитого сотоварища Меланхтона — Камерария, жившего в начале XVI столетия. В это время стал разводить их из семян в своих садах принц Вильгельм Гессен-Кассельский. Он первый дал полное описание этого цветка. В XVII же веке стал заниматься им Вандергрен, садовник принца Оранского, и вывел пять сортов.
Но первым существенным своим усовершенствованием цветок этот обязан леди Мери Бенет, дочери графа Танкервилля, в Вальтоне, в Англии, которая, сделав его своим любимцем, засадила им весь сад и всю террасу своего замка. Вследствие этого ее садовник Рихард, желая доставить ей удовольствие, начал собирать семена наиболее крупных и красивых экземпляров и высевать их, а насекомые, перелетая с одного цветка на другой и опыляя их, способствовали образованию новых разновидностей. Таким образом получились вскоре те чудные сорта, которые обратили на себя всеобщее внимание и сделали анютины глазки одним из самых любимых цветов.
Это было в 1819 году, а в 30-е годы XIX столетия, то есть лет через пятнадцать, стали обыкновенные анютины глазки скрещивать частью с европейской крупноцветной желтой фиалкой (Viola lutea), а частью с алтайской и получили таким образом массу (Дарвин в 1830 году насчитывал их уже более 400) разновидностей, среди них уже и те бархатистые, атласистые цветы, которые составляют украшение наших садов.
За последнее время особенно красивые цветы были выведены в Англии: совершенно черные, носящие название Фауста, светло-голубые — Маргариты и винно-красные — Мефистофеля. Теперь все внимание садоводов обращено на получение махровых и сильно-пахучих цветов, так как единственно, чего не достает этому прелестному цветку — это запаха.
В Америке же, в городе Портлэнде штата Орегон, садоводы стараются увеличить размер цветка и выводят уже, как говорят, цветы в 4—5 дюймов в диаметре.
Но этот размер садоводам кажется еще недостаточным: они хотят придать им величину подсолнуха.
Такому исполинскому росту, по-видимому, способствует во многом и климат, и самая почва Орегона, где вообще эти цветы растут так успешно, как нигде.
Почти все крупные цветы — красного колера, тогда как желтые и белые никогда не достигают большой величины.
На предполагавшейся некоторое время тому назад выставке садоводства в Портлэнде местные садоводы думали на одной клумбе выставить 25.000 таких исполинских глазков: удалось ли им это — не знаю.
В заключение расскажем один забавный случай, происшедший в 1815 году в небольшом провинциальном городке Франции, поводом к которому послужил наш скромный цветочек.
Священник этого городка, и в то же время школьный учитель, вздумал однажды задать ученикам своим сочинение на тему «Viola tricolor» (трехцветная фиалка), так зовут на научном языке анютины глазки, и в пояснение прибавил в виде эпиграфа строку из латинского стихотворения средневекового французского поэта: «Flosque lovis varius foliis tricoloris et ipse par violae» («Разновидность цветка Юпитера с трехцветными лепестками и сам равный фиалке»).
Узнав об этом, мало смысливший по латыни и желавший подслужиться новому правительству (это было как раз при воцарении Людовика XVIII) городской голова этого города заподозрил в этих словах государственную измену и немедленно потребовал к себе учителя.
Испуганный, недоумевающий, бедный педагог поспешил к нему явиться и, к изумлению своему, услышал следующее странное истолкование своего эпиграфа.
По мнению городского головы, слова «Flos lovis» (цветок Юпитера) обозначали не что иное, как цветок изгнанного в то время Наполеона I; слова «foliis tricoloris» (трехцветными лепестками) обозначали трехцветную республиканскую кокарду, а слова «ipse par violae» — игру слов, обозначающую «le père la Violette» (отец фиалки) — название, которое, как мы видели, давали Наполеону I его приверженцы.
Допрос производился очень строго, длился долго, и учителю стоило немало труда, чтобы оправдаться...
В качестве чая сушеные анютины глазки с успехом употребляются в Германии против некоторых сыпных болезней детей. Это объясняется тем, что они содержат в себе значительную дозу (около 1,5 салициловой кислоты, прекрасно очищающей кровь.
 Легенда
Среди бескрайней равнины, мимо полей и лугов, поросших буйной травой, где, кажется, не ступала нога человека, мимо редких перелесков, тихо и неторопливо несет свои воды речка Велюйка. На левом берегу ее раскинулась деревушка с незатейливым названием Раздольное. Да нет в ней раздолья. Пятьдесят домиков стоят рядком и в тихие ночи ведут между собой беседы. Долгую жизнь они прожили, многое видели, многое могли бы рассказать и нам, людям.
Крепка память у крестьянских домов. Помнят и шумные дни праздников, когда веселился народ, нарушая тишину просторов песней, смехом и лихой трелью гармони. Помнят и трудные дни, когда оглушали окрестности плач и людское горе немой волной окружало всю деревню. Помнят всех жителей деревни: и тех, кто ушел недавно, и тех, кто жил давно. Люди уже забыли, а дома всегда помнят своих хозяев. Этим и живут. Памятью.
Помнят они и пригожую девушку Анюту, что жила со своей матерью на краю деревни. Рукодельница да умелица, за что бы ни взялась, все у нее выходило - получалось: и дома порядок, и скотина ухоженная, и на огороде ни сорнячка. Отец помер давно. Мать болезнями мучилась то ли от горя вдовьего, то ли от жизни нелегкой. Все Анюте приходилось в руках своих держать. Но не унывала Анюта, весело по жизни шла, хоть и бедствовали часто. Да разве для жизни молодой помеха это.
А как запоет Анюта, так даже соловьи в лесу замолкают, чтобы ее звонкую песенку послушать.
Красавица была, ладная, с русой косой до пояса и ясными голубыми глазами, широко раскрытыми в мир.
Много парней заглядывалось на Анюту, многие сватались, но со всеми была она одинаково приветлива, никого не выделяла. Мать называла ее гордячкой, да и бабы в деревне пересуды вели, что, дескать, принца ждет заморского. Не ждала она принца. Просто не тронула птица любви ее сердечко. Свободное оно было. Оттого и веселое.
Но не долго так продолжалось. Как-то поутру, в ту пору, когда весна с летом сходится, заехали в деревеньку странствующие коробейники. Мужик да хлопец молодой. Товару навезли невиданного, разложили на главной улице. Сбежалась вся деревня смотреть. И девки молодые, и бабы замужние, и старухи древние. Мужики тоже пришли. Руками не трогают, а только в бороды посмеиваются, глядя как бабы товар перебирают да дивятся. Да и было чему подивиться: и платки расписные, и ткани цветастые, и гребешки перламутровые, и румяна для девиц. Не часто богатство такое в деревеньке появлялось. В стороне от дорог торговых лежала деревня. Обходили стороной ее купцы странствующие.
Анюта тоже пришла полюбоваться, прицениться. Но как увидела коробейника молодого, так и упало у нее сердечко. Не даром в народе говорят: хватает одного взгляда, чтобы узнать своего суженого. Потом много в деревне говорили да обсуждали, никак понять не могли, что Анюта в нем нашла. Не высок и не статен, и лицом не писаный красавец. Другая и не глянет на такого. Лучшие к ней сватались, попригожее. Ан нет, упал взгляд этого заезжего молодца в сердце Анютино. Засветились голубизной глаза ее ясные. На товар уже и не смотрит, а из-за подружек боязливо на торговца поглядывает.
И он Анюту заприметил, подошел к ней:
- Что же ты, ясноглазая, к товару моему не подходишь, не выбираешь, не примеряешь? Аль не нравится?
- Как же не нравится? Нравится, дивное все, в наших краях не виданное.
- Так выбирай, девица, что глянется. Я и плату не востребую. За один поцелуй, что не захочешь, отдам.
Покраснела Анюта, глазки опустила:
- Да что вы ведете речи неприличные. Как же я вам поцелуй подарю, если и не знакомы мы вовсе.
- Не беда это, - парень усмехается. - За этим дело не станет. Алексей меня зовут, а по батюшке - Иванович. А тебя как величать?
- Анютой кличут.
- Анюта, Аннушка... Имя-то красивое. За имя твое звонкое да за глазки ясные подарю я тебе платочек расписной да гребешок. Может, вспомнишь меня когда.
Еще пуще покраснела Анюта, но подарочек взяла. Поблагодарила, как полагается. Унесла домой и в сундучок свой запрятала. О чем девица думала никто не ведает. Но мать примечать стала, что часто Анюта тайком от нее любуется товарами даренными. Достанет, вздохнет и обратно спрячет. Не носит подарки, бережет.
Много ли времени прошло, мало ли. Весна отгуляла, лето красное силу набрало, заколосилось спелым хлебом и цветами душистыми. Анюта уже и забывать стала коробейника молодого. Других хлопот хватает. День короток для работы деревенской. Всю работу не переделать. С одним справишься, другое набегает. До мечтаний ли тут пустых, девичьих.
Но вот как-то под вечер (уже откушали, мать посуду со стола прибирала) раздался стук в дверь. Анюта открыла дверь, а там Алексей. Ахнула девушка, руками всплеснула, и слова вымолвить не может. Только ресницами длиннющими от удивления хлопает.
- Здравствуй, моя Аннушка! Сами ноги к тебе принесли. Не мог я тебя позабыть. Запала ты мне в душу, перевернула в ней все. Нет мне без тебя жизни.
Молчит Аннушка, только чувствует, как сердечко громко стучит и радуется:
«Вернулся! Вернулся, ненаглядный!»
Мать вышла из кухни, увидала гостя, в комнату завела, на лавку садит. Не садится Алексей, в ноги матери кланяется:
- Полюбил я вашу дочь ясноглазую. Не могу жить без нее. И день не мил, и ночь нескончаемой кажется. Все мысли только об Аннушке. Измучился уж. Хочу ее с собой в город забрать, в дом хозяйкой ввести.
Мать посмотрела на Алексея и сказала:
- Постой, добрый молодец, не спеши. Не так эти дела делаются. Не гоже самому за невестой приходить. Не коровушку, чай, продаем, а дочку. Присылай сватов коль мила. Тогда и говорить будем.
Анюта глаза потупила, стоит молчаливая.
- Один я. Нет у меня ни отца, ни матери. Больше года прошло, как померли. Дом мне оставили. Хозяйство небольшое, но ладное. Бабка присматривает. А я торговлей занимаюсь. Денег скопил. Для жизни хватит. Не будет знать Анюта беды за мной, - говорит Алексей. - Но знаю я обычаи людские. Будут сваты. Захотелось мне только увидеть Анюту мою ненаглядную, заглянуть в глаза ее бездонные. Узнать люб ли я ей. Есть ли надежда?
А мать отвечает:
- Посмотри на нее. Вон как раскраснелась. Хоть глаза-то и прячет, да не спрятать счастья. Давно уж я заприметила, как вздыхает она над твоими подарочками. Не будет, видно, тебе отказа. Пусть приходят сваты. Созрела девка, не сидится ей у матери. Пришло время улетать из гнезда родного.
Поклонился Алексей матери, поклонился Анюте.
- Жди меня, девица красная, со сватами. К Первому Спасу жди.
И настали дни ожидания для Анюты. Куда бы ни шла, чтобы не делала, все взгляды бросает на околицу. Не появится ли миленький. Мать тоже времени не теряет, приданное в порядок приводит.
Разговоров в деревне полно: Анюта - красавица замуж собирается за чужого да пришлого.
«Не к добру это», - перешептываются соседи. - "Своих что ли парней не хватает. Как можно отдавать девицу в мир чужой, не знакомый.»
Жила в той деревне старуха одна, Елисеевна. Люди говорили, что ворожбу она знает, предсказывает будущее. Что не скажет, все сбывается. Захотела и мать Анюты узнать, что ждет ее дитятко единственное в жизни замужней. Пошла к Елисеевне, гостинцев принесла, как полагается.
- Расскажи-ка, Елисеевна, всю правду. Как будет у Анютки моей в жизни замужней, как сложится жизнь ее бабья.
Поколдовала Елисеевна над горшочком глиняным, поговорила слова заговорные, вздохнула, перекрестилась и сказала:
- Не будет у ней жизни семейной, не коснется ее любовь мужняя. Чистая ее судьба останется, пропадет она девицей нетронутой.
Мать осерчала:
- Что несешь ты, старая. Не сегодня - завтра сваты подъедут, заберут мою кровинушку.
- Что вижу, то и говорю, - молвит Елисеевна. - Не будет у нее мужа.
Не поверила ей мать, ушла домой расстроенная. Ничего Анюте не сказала.
А Анюта еще краше стала от ожидания. Ждет Алешеньку своего со сватами. Верит, что не могут обмануть его глаза чистые, слова нежные.
Как свечереет, как всю работу выполнит, выходит на дорогу за околицу, и все смотрит вдаль, не появится ли ее возлюбленный.
Но нет вестей от милого. Вот и лето прошло, осень с дождями понахлынула. В деревне разговоры пошли, что обманул хлопец залетный, не приехал за девицей. Мать за печкой вздыхает, сама расстроенная. Анюта-то крепится, на людях горя своего не показывает. Все такая же веселая да приветливая. Может и всплакнет когда в одиночестве. Да никто не видит этого. Кто повнимательней был, тот только и заметил, что стали глаза ее тускнеть, пропал блеск ясный. Видимо немало она слез пролила.
А за околицу все выходит, как будто и не слышит насмешек соседских, слов материнских, когда та ее отговаривает да от позора уберечь хочет.
- Приедет Алексей за мной, обещал ведь.
Мать и так, и этак успокаивает.
- Да что ты моя, дочурка. Нехороший, видно, человек он, раз так посмеялся над девушкой честной. Успокойся, посмотри на других парней. Не кончается ведь жизнь на этом.
А Анюта и слушать не хочет.
- Все равно я дождусь его.
Зима пришла с морозами, лютая, студеная, уснула вся природа, речка успокоилась. Не успокоилось только сердечко Анютино, разрывается оно от горя девичьего. Гаснуть стала Анюта, все печальней и печальней становится. Смеха ее звонкого не слышно, да и не поет она больше. Только как солнышко садиться станет за околицу, бежит, все в даль вглядывается. Так всю зиму отмучилась, весну бурную промаялась.
А как лето пришло, пропала Анюта. Мать и плакала, и искала ее. Не нашла Анюты своей.
Разговоры разные ходили, догадки разные строились. Кто говорил, что утопилась в речке Анюта с горя невыносимого, с позора девичьего. Кто - что в город ушла Анюта искать своего милого, да там и сгинула. Никто не знает, что случилось с девицей.
Только за околицей у дороги появились цветочки невиданные, голубые, веселые. Как ветерок их теплый тронет, так закачают они своими головками, зазвенят они, будто смехом девичьим. Похожие на глазки голубые, Анютины. Посадила их мать в горе своем у домика. Разрослись они буйной порослью. Радовать стали и мать, и соседей. Так их и прозвали Анютиными глазками.
А Алексей так и не вернулся в деревню с названием Раздолье. То ли успокоилось его сердце о девушке синеокой Анюте, то ли повстречалась ему другая в его странствиях торговых, то ли сгубили его люди лихие на дорогах торговых.
|
